Сегодня ей 15. Мы провели день за ремонтом ее комнаты, обсуждением украшений, цвета стен и покрывала. Мы выщипывали наши азиатские брови, пекли булочки для наших соседей, и говорили о том, как ярко описывается Евангелие в старых рождественских гимнах. И мне вспомнилась эта давняя история, потому что Аня наконец-то выбросила фигурки, о которых эта история. Они были поломаны и несколько раз склеены. Иосифа уже давно не стало, а у Марии на шее шрам. Наша девочка растет и меняется — но тот тихий восторг в ней еще есть. Еще о девочках я писала вот тут.

Тогда ей было 5 лет – мы помогали нашей бабушке перетащить сервант с ее любимыми тарелками и вазами из старого дома в новый, и нам выдалась возможность заглянуть туда, куда больше ничья нога не ступает, ничьи руки не двигают занавески, никто не тревожится о пыли на стеклах и где пианино молчит уже лет 20.

Ее старый дом, построенный ее мужем, где она одна вырастила 5-х детей и где принимала по праздникам несметное количество детей, внуков, племянников, друзей — теперь уже давно не слышал смех внутри, давно не вздрагивал от хлопанья дверей и давно не светится больше теплым и довольным светом по вечерам. И грустно было переступать через ветхие коробки, видеть горы оставленной посуды, тусклые фотографии — и в то же время мы не могли отделаться от ощущения какого-то волшебства. Дети с большими глазами рассматривали стены и задавали миллион вопросов о причудливых вещах.

Среди кучи всякой всячины на столе Анечка нашла три фигурки — Иосифа и Марию, склоненных над младенцем Иисусом. Она с трепетом и восхищением и тайной надеждой прижала их к себе и спросила бабушку шепотом: «Хочешь, я отнесу это в твой новый дом?» На что бабушка, переживающая в тот момент, как бы ее сын не угробил себе спину и не сломал при этом ее драгоценный столовый набор, наклонилась к ней и ласково сказала: «Если ты хочешь, ты можешь их забрать себе».

С тех пор Аня все две недели до рождества летала на облаках. Вот что я увидела, однажды проходя мимо ее комнаты:

Она сидела в глубокой задумчивости, укачивая Младенца Иисуса в своих маленьких теплых ручках. Ее большие карие глаза посмотрели на меня так, как будто она была где-то далеко — в каком-то прекрасном, светлом, блаженном месте. 

И тут я залезла с фотоаппаратом. Потому что не могла не запечатлеть это удивление, этот тихий восторг ее маленького сердца о том, кто для нее Иисус. Я так хотела, чтобы этот трепет сохранился в ее душе, чтобы история, которую мы рассказывали снова и снова, и которая имеет силу для спасения, стало прочным основанием ее жизни. 

А жизнь ее скоро, очень скоро — скорее, чем мне бы этого хотелось, приобретет новый ракурс. В свое время ей придется увидеть, какой жестокий этот мир, и как безжалостна и несправедлива жизнь, как много леденящей душу боли в ней и как безрассудно жестокими могут быть люди.

И только одно может дать ей надежду и уверенность и силы, перед лицом не важно каких переживаний: как она тогда нежно держала Иисуса-младенца в своих маленьких, взопрелых ручках, так и Он держит ее в Своих могучих, никогда неослабевающих, с неизменной заботой и любовью, руках.